Эффект реформы нивелирован
О последствиях изменения института сделок с заинтересованностью

В настоящей статье автор, анализируя последствия реформы института сделки с заинтересованностью, приходит к выводу, что постоянные попытки расширительной трактовки норм о порядке одобрения сделок с заинтересованностью приводят к еще большему размытию сферы применения данного института, словно судебная практика пытается исправить последствия законодательных изменений.

С 1 января 2017 г. вступили в силу поправки в Федеральный закон «Об акционерных обществах» и в Федеральный закон «Об обществах с ограниченной ответственностью», направленные на защиту добросовестных участников хозяйственного оборота. После появления в ГК РФ общей нормы, позволяющей оспаривать сделки, совершенные в ущерб интересам общества (п. 2 ст. 174 ГК РФ), следующим шагом авторов реформы стало стремление сократить сферу применения институтов одобрения крупной сделки и сделки с заинтересованностью.

В частности, был существенно сужен круг лиц, чье право голосовать по сделкам с заинтересованностью ограничено законом, за счет исключения из него аффилированных лиц заинтересованного в сделке лица. В результате сложилась ситуация, при которой даже ближайшие родственники заинтересованного лица вправе участвовать в одобрении сделки. Ведь очевидно, что у родственников могут быть совершенно противоположные бизнес-интересы, а в сделке с заинтересованностью как таковой нет ничего предосудительного, если она совершена на благо общества.

Однако судебная практика последних трех лет позволяет прийти к выводу о том, что столь радикальные изменения института сделки с заинтересованностью оказались преждевременными для отечественного правосознания.

Расширение круга лиц, не имеющих право голосовать

Пунктом 23 постановления от 26 июня 2018 г. № 27 «Об оспаривании крупных сделок и сделок, в совершении которых имеется заинтересованность» Пленум ВС РФ расширил список лиц, которые не вправе голосовать по сделкам с заинтересованностью, указав на то, что по смыслу закона голосовать не могут не только заинтересованные участники, но и участники – юридические лица, находящиеся под контролем заинтересованных лиц.

Федеральным законом от 4 ноября 2019 г. № 356-ФЗ «О внесении изменений в статью 83 Федерального закона “Об акционерных обществах” и статью 45 Федерального закона “Об обществах с ограниченной ответственностью”» данное расширительное толкование было закреплено на уровне законодательства.

Особое внимание следует обратить на то, что изменения коснулись только подконтрольных юридических лиц. По всей видимости, в отношении физических лиц законодатель не считает возможным установление юридических критериев контроля в силу наличия у них свободной воли.

В то же время уже сразу после принятия первоначальных поправок, вступивших в силу 1 января 2017 г., многие комментаторы выражали несогласие с формализацией критериев контроля и ограничением круга подконтрольных лиц исключительно лицами юридическими. Авторы высказывали мнение, что судебной практикой будут выработаны дополнительные основания определения подконтрольности голосующего акционера в случаях, когда таким акционером является физическое лицо, а также когда имеет место фактическая подконтрольность юридического лица даже в отсутствие юридических признаков контроля. Некоторые предположили возможность возврата к использованию устоявшегося понятия «аффилированность» во избежание правовой неопределенности [1].

На практике же действительно встречаются попытки судов апеллировать к терминам «фактическая аффилированность» и «фактический контроль», которые, как известно, давно используются в банкротных делах (см., например, определение Судебной коллегии по экономическим спорам Верховного Суда РФ от 15 февраля 2018 г. № 302-ЭС14-1472 (4,5,7) по делу № А33-1677/2013). Тем не менее буквальный текст закона прямо исключает ссылку на любую, как фактическую, так и юридическую, аффилированность при решении вопроса об одобрении сделки с заинтересованностью. Более того, законом установлены четкие критерии контроля, которые опять-таки не допускают двусмысленного толкования и не позволяют с такой легкостью применять по аналогии судебную практику банкротных дел при рассмотрении споров по сделкам с заинтересованностью.

Таким образом, постоянные попытки расширительной трактовки норм о порядке одобрения сделок с заинтересованностью представляются безосновательными, поскольку они фактически нивелируют эффект, на который была направлена реформа, и создают, к сожалению, очевидную правовую неопределенность – с одной стороны, мы разрешаем голосовать ближайшим родственникам, с другой – пытаемся запретить голосовать лицам, в отношении которых имеются доказательства их фактической тесной связи с заинтересованным лицом.

Новое развитие института

В дополнение к обозначенной выше проблематике в п. 17 Обзора судебной практики по некоторым вопросам применения законодательства о хозяйственных обществах, утвержденного Президиумом Верховного Суда РФ 25 декабря 2019 г., институт сделок с заинтересованностью получил новое развитие.

Хотя частью реформы являлось стремление перераспределить бремя доказывания убыточности сделки и недобросовестности контрагента на истца, согласно указанному пункту Обзора убыточность сделки с заинтересованностью можно и вовсе не доказывать. Верховный Суд РФ подчеркнул, что сделка может быть признана недействительной, когда она «хотя и не причиняет убытков обществу, тем не менее не является разумно необходимой для хозяйствующего субъекта, совершена в интересах только части участников и причиняет неоправданный вред остальным участникам общества, которые не выразили согласие на совершение соответствующей сделки».

Опять же мы видим здесь очередной шаг в сторону расширительного толкования института сделки с заинтересованностью – помимо убыточности сделки, вводится дополнительный критерий для оспаривания, а именно – отсутствие разумной необходимости в совершении сделки. Данный критерий представляется довольно размытым, ведь предпринимательская деятельность – это деятельность, связанная с риском. Большинство сделок, совершаемых в ходе предпринимательской деятельности, сложно назвать «необходимыми» – они могут привести как к значительной прибыли, так и к убытку в силу их рискового характера.

Более того, согласно п. 17 Обзора «составной частью интереса общества являются в том числе интересы участников», и в случае, когда сделка «совершена только в интересах части участников и причиняет неоправданный вред остальным участникам общества», которые не были согласны на ее совершение, такая сделка может быть оспорена несогласными участниками. В связи с данным выводом возникает вопрос: означает ли это, что даже если большинство не заинтересованных в сделке акционеров ее одобрило, несогласные со сделкой миноритарии все равно смогут обратиться с требованием о признании сделки недействительной? И если ответ на данный вопрос утвердительный – каковы же основания для такого оспаривания?

***
Очевидно, что в деле, которое легло в основу рассматриваемого пункта Обзора, суды стремились предотвратить вывод активов обществ через аффилированные займы и прочие аналогичные инструменты, т.е. по сути преследовали благие цели. В то же время представляется, что формулировки, включенные в Обзор, приводят к еще большему размытию сферы применения института сделок с заинтересованностью. Создается впечатление, что судебная практика пытается исправить последствия реформы, в связи с чем об успехе последней пока говорить не приходится.

В результате контрагенты по сделкам по-прежнему пытаются обезопасить себя различными «гарантийными письмами» об отсутствии необходимости в одобрении сделки как сделки с заинтересованностью.

[1] См., например: Тихонов В.В. К вопросу о правовом регулировании сделок с заинтересованностью посредством категории «аффилированность» // Пробелы в российском законодательстве. 2018. № 3. С. 215–218; Шиткина И. Сделки с заинтересованностью // ЭЖ-Юрист. 2017. № 9. С. 14–15.

Материал выпуска № 6 (311) 16-31 марта 2020 года.
https://www.advgazeta.ru/mneniya/effekt-reformy-nivelirovan/